Первухин Павел Игнатьевич

Первухин Павел Игнатьевич

Первухин П.И. — участник Великой Отечественной войны, интересная, талантливая личность.

Вот так он рассказывает о своем жизненном пути:

— В моей жизни все невероятно перемешано: крестьян­ский парень стал учителем, затем солдатом, судьба ко­торого вобрала в себя горе и радость, труд и пот, кровь и победу.

Родился я в феврале 1920 года на берегу знаменитых Чанов, в деревне Новоярково Барабинского района Но­восибирской области. После окончания школы-семилетки оказался в Новосибирске, где в 1937 году поступил на учи­тельские курсы при гороно, ведь в 30-е годы в нашей стра­не катастрофически не хватало учителей. Неудивительно, что через год, в возрасте восемнадцати лет, я стал учите­лем начальных классов.

Поскольку окончил курсы с отличием, мне было пре­доставлено приоритетное место в средней школе № 29 Центрального района, но друзья по курсам увлекли меня на север. Одухотворенный романтикой, я оказался в селе Максимкин Яр, в школе-интернате для народов Севера.

Работая, я заочно обучался в Колпашевском педучили­ще, затем здесь же перешел в открывшийся учительский институт, слившийся в 1941 году с Новосибирским педин­ститутом, эвакуированным в Колпашево. В этом же году я, получив диплом с отличием, и был направлен учителем русского языка и литературы в школу райцентра Пудино.

В это время на западе уже полыхала жестокая, беспощад­ная война. Немцы рвались к Москве, вся осень 1941-го пе­ремалывала человеческие жизни с невероятной жаднос­тью. Я был переполнен нена­вистью к врагу.

В свой десятый класс я при­ходил с портфелем, но никог­да его не открывал, говорил экспромтом и без бумажек. «Песню о Соколе» и «Буреве­стнике» я читал с необычай­ным пафосом. Я поднимал руки и орал: «Пусть сильнее грянет буря!» Помню, как я читал наизусть «Бородино» Лермонтова: «Смешались кони, люди и залпы тысячи ору­дий. ..», я топал ногами, размахивал руками. В эти минуты я приходил в экстаз и бешенство, глаза сверкали, руки дро­жали, и весь я был «как Божия гроза». Я чувствовал, что мое сердце бьется в унисон с сердцами моих учеников. Мы были готовы к патриотическому подвигу и отправке нас на фронт. После отказа военкома мы написали коллектив­ное письмо в газету. Это решило нашу судьбу.

В порядке исключения нам дали право досрочно сдать экзамены на аттестат зрелости.

В мае 1942 года я и двенадцать моих парней добро­вольно ушли защищать Родину. В Новосибирске нас раз­бросали по различным военным училищам. Мы готови­лись сражаться в одном строю, а военная обстановка за­ставила нас расстаться на всю жизнь Я был зачислен в Томское артучилище № 2, которое дислоцировалось в ла­герях на станции Юрга. Здесь я заболел и попал в госпи­таль, из которого в августе того же года с маршевой ротой был отправлен на фронт. Навсегда запомнилась тяжелая армейская служба. Внешняя интеллигентность быстро исчезла. На ногах обмотки, а пилотка, брюки, гимнастерка побелели и были покрыты пятнами когда-то запекшейся крови.

Боевое крещение я получил на Курской дуге. Первый бой, он самый страшный и памятный. Тревожная память заставляет меня рассказать о нем чуть подробнее.

Начало июля на Курской земле было знойным и душным, а ночь на 5 июля была тихой и спокойной, с поля тянуло запахом поспевающей пшеницы, где-то рядом наливались соком курские яблоки.

Командир орудия — угрюмый старший сержант Коваль, наводчиком значился сибиряк Дорофеев Иван Силантьевич, по званию сержант. Человек с виду угрюмый, но с мягкой и доброй душой. Бок о бок стояли: я — ефрейтор, заряжающий, подносчик снарядов Мурат Магомедов и шофер Степан Шаньгин. Кроме Дорофеева, все мы новички. Он же хлебнул лиха в Сталинградском сражении. Война успела отметить его ранами и контузиями. Я был нетерпелив и донимал Дорофеича: «…зачем мы днем и ночью лопатим землю?» Он проводил шершавой ладонью по щетинистой бороде и неторопливо внушал: «Земля-матушка, она и кормит и оберегает. Ворог не любит землю, он ее поганит. Командир надысь рассказывал, что Гитлер нам какую-то новую подлюгу прислал. Лоб у нее аж двадцать сантиметров. Наша «маруха» (пушка) вряд ли ее спереду возьмет. Будем бок искать, потрошить изнутри. Ты, Павлуха, потренируйся с замком, а вы, ребятки, углубите ровик для снарядов». Пока мы беседовали, на вражеской стороне солдаты вермахта слушали приказ Гитлера о сокрушении нашей обороны.

Перед рассветом воздух взорвался от страшного грохота. Однако огненный смерч несся через наши головы в сторону врага. Дорофеич прильнул к прицелу, у меня в руках тяжелый снаряд. Ждем команду. Но ее нет. Я толк-нул снаряд в чрево пушки и нервно закрыл замок. Грохот внезапно оборвался, и наступила зловещая тишина. Прошло два тягостных часа.

И вдруг земля взметнулась к небу, заколыхалась, застонала. Началась артподготовка врага. Хотелось врасти в землю и превратиться в ее частицу. А грохот все нарастал, снаряды пахали наши позиции. Тело колотил нервный озноб, а зубы выбивали дробь.

Дорофеич нащупал мой затылок и почему-то крепко прижал к земле. Сознание отсчитывало: когда закончится это безумие.

Наконец-то грохот откатился, кое-как освободившись от земли, мы поднялись и бросились к пушке. Красной краской отмечали снаряд бронебойный, синей — осколочный. «Приготовиться, ребята! Кажись, пошли, подлюги!» Не видел я из-за щита и широкой спины наводчика, что происходит на поле боя. Я толкал снаряды в ствол орудия, которое после выстрела вздыбливалось и снова плюхалось в колею. От грохота заложило уши. Дым и пыль разъедали глаза. Мы кричали, но не слышали, обменивались знаками. Накал боя временами ослабевал. Дорофеич сгребал с головы пилотку, стирал ею грязь с лица и резюмировал: «Горит, стерва».

Рядом с нами бьется пехота. Там уже идут в ход гранаты. После отбитой атаки назойливые «юнкерсы» один за другим пикируют на наши позиции. Санитары не успевают перевязывать раненых. Солнце уже склонялось к вечеру. Оборона наших войск была истерзана, перепахана и вряд ли могла выдержать очередной натиск врага. Все мы молили Бога и ждали покрова ночи. Наконец, мы получили приказ отойти на запасные позиции. В этот день трагически погиб командир нашего противотанкового дивизиона капитан Моисеев. Отважный офицер, он постоянно находился на самых опасных участках обороны. Перед очередной атакой врага он поднялся на бруствер окопа, чтобы уточнить, откуда грозит новая опасность. Шальной снаряд прямым попаданием разнес в прах тело отважного командира. А вечером мы прощались с Муратом. Очередной налет «юнкерсов» оборвал жизнь нашего друга. В этот день накрыло разрывом сержанта Сарапулова, рядовых Ханаева и Рябова.

Второй день был таким же напряженным и кровопролитным. Мощь танковых атак противника нарастала. Две из них успели отразить. Но вот налетела стая «юнкерсов». Взрывом пушку приподняло в воздух и опрокинуло на нас. Спасибо санитарам, которые нашли и откопали нас.

Моя контузия оказалась не очень опасной. В медсанбате я долго не задержался. А Курская битва еще гремела и полыхала.

Из множества боевых эпизодов я рассказал только о первом, самом памятном, сражении. Я чувствовал, что первый экзамен на стойкость и прочность я выдержал. С таким настроением я возвращался в свой дивизион в 9-м мехкорпусе 3-й танковой армии. Дальше идут тяжелые бои за Орел. Первый салют, первая награда — медаль «За боевые заслуги». От Орла и Харькова до Днепра — следующий этап моего боевого пути. При освобождении Киева я снова был ранен и контужен. Новая награда — орден Красной Звезды.

Прошел с боями всю Украину и Польшу, форсировал много рек, освобождал города Житомир, Проскуров, Львов, Краков, Бреслау и штурмовал Берлин. Самой памятной и дорогой наградой является медаль «За взятие Берлина». Она воскрешает в памяти героико-трагические события тех (не боюсь сказать) кровавых дней. Молодежь нынешних времен вряд ли поймет и оценит ту отвагу, тот порыв, тот героизм, который овладел нами в те грозные и опасные часы. Перед миллионами солдат предстало логово лютого зверя, извергавшего приказы об уничтожении неисчислимого количества людей. Мы не забыли муки, страдания, кровь и смерть невинных людей. Потому все: от солдата до генерала стремились ворваться в него первыми. Раненые не хотели покидать поле боя. Это был всеобщий героизм.

Я не буду описывать те девять адских дней, когда в Берлине круглые сутки на земле, под землей (в метро) и в воздухе все горело, гремело и разрушалось…

Первомайские салюты в честь поверженного Берлина волновали сердце и в то же время отягощали его и терзали невосполнимыми утратами.

Около миллиона фашистов в Праге под командованием генерала Шернера отказались капитулировать.

Две танковые армии (3-я и 4-я) и другие соединения из Берлина были брошены на их подавление.

Девятого мая 1945 года их сопротивление было смято, а нас встретила ликующая Прага! Душа трепетала от радости победы и страшной горечи утрат. Потребовались годы, чтобы отогреть солдатскую душу от черствости кровавой битвы и извлечь из ее тайников природные качества, такие как чуткость, гуманизм и любовь к ближнему.

В День Победы я надеваю китель с наградами. Обидно, кое-кто их называет «побрякушками». А знают ли они, что каждая такая «побрякушка» оплачена кровью или смертью патриота?

В 1946 году меня мобилизовали в первую очередь как учителя. Сложные чувства обуревали меня на крутом повороте, но душа снова позвала меня в школу, ближе к детям.

В июле 1946 года я вновь оказался в Новосибирском городском отделе народного образования, куда я робко входил восемь лет назад. Мне предложили на выбор три школы. Я выбрал школу № 38, которая располагалась в красивом бору Октябрьского района. С должностью завуча на меня навалилось много трудных и необычных забот. После грубой фронтовой жизни я с трудом входил в культурную среду. Микрорайон был трудным. Казалось, что сюда, на самую окраину района, сбежалась вся шпана и ворье. Дети тоже были грубые, нахальные и невоспитанные. Пришлось административно действовать. Меня боялись и почему-то дали кличку «Кудрявчик».

Через год в нашей школе появились три учительницы, только что окончившие педучилище. Одна из них, пухленькая и симпатичная, отогрела мое черствое сердце и в 1947 году стала моей женой.

Она жила в Первомайском районе, и перед нами стала проблема перевода в этот район. В 1950 году я был назначен учителем в новую дорожную школу № 46, где директором был С.Р. Редькин.

В 1957 году меня назначили директором школы № 48, что располагалась в районе стрелочного завода. С этого периода начинается новый курс педагогической работы — путь немыслимо тяжелой жизни. Оклад 98 рублей, двое детей, комната на подселении 18 м кв. по улице Маяковской.

А на шею повесили захудалую школу, о которой, может быть, и вспоминали с презрением. С чего начинать? — ломал я голову.

Пошел на прием к директору стрелочного завода Ларионову, человеку умному, авторитетному и чуткому. Он внимательно выслушал меня, но выразил сомнение, как совместить металл, которым он владеет, и детскую душу, которая вручена мне. Я попросил построить спортзал и мастерские. На его лице прочел изумление, но, несмотря на это, он согласился приглашать меня на планерку. Таким образом, я стал нештатным начальником одного из его цехов. На одной из планерок он представил меня начальнику строй-цеха, которому поручил составить план и смету небольшого спортивного сооружения. Я крепко вцепился в этого человека и назойливо его преследовал. Наконец, в ограде школы появился фундамент будущих мастерских.

От отчаяния или сдуру я объявил, что ученики начальных классов должны отыскать и принести в школу по два кирпича. Милые мои чада очистили всю округу, в том числе завод, от этого строительного материала. Кирпич, завезенный жителями на перекладку печей, оказался в моей ограде, а рассерженные дяди приходили в школу «бить морду директору».

Дорого мне достались эти мастерские. Во время отпуска я каждый день приходил на стройку, сам месил раствор, клал стены. Как-то, разгоряченный, я напился холодной воды и схватил воспаление легких. В течение двух лет я все-таки построил мастерские, которые использовались и на уроках физкультуры. Ко мне пришел физрук, который имел музыкальное образование. Это был Олег Карасиков — деятельный и активный человек. Мы решили создать духовой оркестр. Сколько стоило труда и выдумки, чтобы отыскать списанные, искалеченные инструменты, отремонтировать их и обучить десятилетних детей владеть ими. В это же время нами овладела идея приобрести автомашину. В одной воинской части мы обнаружили заброшенный ЗИС-5, избитый до основания на фронтовых дорогах. Сердце ликовало от избытка чувств, когда моя первомайская, праздничная колонна прошла перед трибунами со своим оркестром и украшенной, заполненной детьми машиной. Ничего подобного в нашем районе еще не бывало. Трибуны замерли в изумлении, увидев малышей, громко извлекающих из меди звуки победного марша.

В это время все школы нашего района принадлежали Томской железной дороге, которые курировал инспектор Дергачев. Это был высокий, стройный и симпатичный человек, перед которым почему-то все трепетали.

1 января 1961 года все школы (кроме школы-интерната и школы № 128) были переданы Новосибирскому гороно.

В нашем районе впервые был создан свой отдел народного образования, а я был утвержден его первым заведующим.

Для меня началась полоса новой, необычной жизни и работы. Мое материальное положение было бедственным. Оклад тот же — 98 рублей, семья на подселении, а я не имею даже рабочего кабинета. В небольшом здании по улице Эйхе, 8, располагалась вся власть района. В первом подъезде ютились комхоз, БТИ, прокуратура, районо, где я получил комнату в 4 кв. метра. Ежедневно ко мне на прием шел поток посетителей. Я их принимал на лестничной площадке. Из Германии я привез книгу, в которой лежали фотокарточки. Она стала книгой для приказов. Шквал разных бумаг и всяких указаний обрушился на меня, и я задыхался в работе.

Район бурно развивался, увеличивалось детское население. Нужно было строить школы и детские сады, а денег мало. С помощью завода появилась 122-я (146-я) школа в поселке НЭРЗ, затем 173-я (147-я) — в поселке «Сто домиков». Позднее я принял новые школы: 117-ю, 118,140,142, 144, 145,154-ю. Без меня была построена лишь одна — 141-я школа в поселке КСМ (сейчас микрорайон Березовый).

Обозревая те годы, я горжусь, что много сделал для развития народного образования. Для этого я не жалел ни сил, ни здоровья. Но всему есть предел. В 1979 году я схватил инфаркт и вышел из строя.

Едва оправившись от болезни, я попросился на педагогическую работу и получил назначение в вечернюю среднюю школу № 36, расположенную в колонии № 3 в Первомайском районе. Я стал заместителем директора Федорова A.M., который оказался здесь тоже после инфаркта. Воспитательной работе в колонии придавалось исключительно важное значение. Мне было поручено возглавить всю идеологическую работу в исправительном учреждении. Усилия авторитетного начальника колонии А.Ф. Маяцкого и опытных кадров воспитателей и педагогов сделали учреждение УФ 91/3 показательно-образцовым в области. В этом имеется определенная заслуга и моего десятилетнего труда.

К числу положительных деяний я отношу свою огромную общественную работу. Много раз избирался депутатом районного Совета. Еще большее значение придавал лекторской работе. Сначала я выступал с международными обозрениями во всех коллективах своего района. После официальной аттестации я стал лектором обкома партии.

По путевке обкома я выезжал на партийные активы, трижды в составе лекторской группы агитпоезда обкома я посетил многие районы области. Эти поездки были полезными и познавательными. За большую лекторскую и просветительскую работу имею множество поощрений и награжден значком «Отличник народного просвещения».

Часто меня спрашивают, сколько я имею наград. Отвечаю: пять боевых орденов и медалей, которыми мы раньше гордились, а теперь боимся их надевать, так как они превратились в мишуру. Осталась у меня одна бесценная награда, которой меня наградила судьба. Это — моя жизнь. Я прошел через страшные муки и страдания, через кровь и смерть. Жизнь моя — израненная и избитая, беззаветно любящая свой народ и Отечество, пока по жилам течет и пульсирует кровь — она и есть моя последняя награда. Мои муки военных лет — это святые муки. Хочу, чтобы знали про них сыновья и внуки. Они об этом расскажут своему потомству. Только так сохранится память о людей, жертвовавших свою жизнь Отчизне.

Теперь я стою перед Богом на коленях и возглашаю: «Дай, Боже, мне несколько дней жизни, чтобы внушить молодежи: помните стариков, которые, презрев все блага, жили для того, чтобы вы были счастливы!»

8 августа 2008 года, когда создавалась эта книга, Павла Игнатьевича не стало. Ушел из жизни замечательный человек, представитель поколения победителей. Светлая ему память.

 

Источник:

Первухин Павел Игнатьевич // Беспокойные сердца / cост. Л. Г. Семенчук. — Новосибирск : Новосибирское книжное издательство, 2008. — C. 166 — 175.

 

Если Вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Comments are closed.

Есть вопрос? Напишите нам Есть вопрос? Напишите нам

← Предыдущий шаг

Благодарим за Ваше сообщение!
Мы постараемся ответить как можно скорее.

Пожалуйста введите

Удалить историю

Спасибо!

Теперь редакторы в курсе.

Яндекс.Метрика